Абрамов как нина вылечила сына от жестокости

План выполняем

Апрельское утро, на улице весна, солнце, от земли пар, а батареи в квартире раскалены – дышать нечем.

Звоню управдому:

– Что вы делаете?

– А ничего особенного. План выполняем по реализации топлива.

– А зимой, когда было холодно в квартире, как на улице, какой план выполняли?

Смеется:

– А зимой мы выполняем план по экономии топлива.

Завет отца

Илью Мироновича ценили и почитали на фабрике. Лучший столяр. По тем же стандартам работал, что и другие, но как все делал! Прочно, чисто, красиво. Глаз не оторвешь от его изделий. И потому продукция Мироновича до широкого покупателя не доходила. Ее скупали, что называется, на корню. На нее на самой фабрике была очередь, список специальный даже был заведен.

Но вот пришел новый директор – и сразу же выговор Мироновичу за невыполнение плана.

Миронович подал заявление об уходе.

На фабрике поднялся чуть ли не бунт. Его упрашивали, уговаривали товарищи: дескать, не валяй дурака! Кто уходит с работы за восемь месяцев до пенсии?

Но старик был неумолим.

– Нет, – сказал он, – я так не могу работать. Мне еще отец говорил: «Не сколько сделал, а как сделал». И я этому завету следовал всю жизнь.

И ушел.

Как Нина вылечила сына от жестокости

Алешка рос жестоким смала. Отрывал крылышки у бабочек, подбивал камнями голубей, давил гусениц. Нина увещевала, совестила – бесполезно. И так было до тех пор, пока однажды Алешка не раздавил большого муравья.

– Что ты наделал?

– А что?

– Да ведь ты муравья погубил.

– Ну и что. Разве их мало?

– Дело не в количестве. А вот твою маму бы раздавили, как бы ты к этому отнесся?

– Так ведь то мама.

– А у муравья-то тоже есть дети. И представляешь, как они сейчас плачут, какое у них горе?

– Муравьи плачут?

– А как? Убили папу, их кормильца. И может, они сейчас где-то умирают от голоду.

– Муравьи от голоду?

– Неужели это неясно? Отец-муравей пошел за хлебом, за букашками, чтобы накормить деток, а ты его раздавил. Понимаешь, что будет теперь с ними? Они погибнут от голода.

– А мама?

– А мамы, может, у них нет. Мама, может, умерла еще раньше.

Алешку это потрясло (заревел).

– А как же теперь быть? Где их разыскать?

– Как же ты их разыщешь? Они не люди. Вот потому-то и надо хорошо относиться ко всяким букашкам, зверькам. Все они такие же живые существа, как ты. И всем им больно. И все они хотят есть. И у всех у них есть папы и мамы. А когда умирает папа или убивают его, умирают и они.

– А другие муравьи им не помогут?

– У них свои дети.

После молчания:

– Мама, что я наделал?

С тех пор Алешка – защитник и друг всего живого.

Если пожалеть птицу

У Ирины очень жаркая комната и окно всегда полураскрыто, даже зимой. И вот однажды утром, уходя на работу, она стала закрывать окно и вдруг увидела на подоконнике голубя – голубку, как оказалось впоследствии. Голубка была покалечена, у нее была вывихнута лапка.

Недолго раздумывая, Ирина схватила голубку и втянула в комнату, а затем поместила в корзину. Птица прожила у нее две недели. Лапка за это время поправилась, и однажды она улетела.

С тех пор прошло семь лет. Голубка состарилась, стала толстенькой, кургузой. Но каждый день благодарная птица прилетает к Ирине, садится на подоконник и часами смотрит в окно.

23 апреля 1975

Русь уходящая

Необыкновенная, сильная личность верующего человека. Работал всю жизнь над картиной «Русь уходящая», сделал очень много эскизов. Нуждался.

Однажды пришли к нему заключать договор – восемьдесят тысяч за картину предложили, но с условием: изобразить уходящую Русь так, чтобы она не вызывала симпатий у советского зрителя.

Корин ответил: не надо договора, не надо денег, я эту Русь уходящую любил и иначе изобразить не могу.

1 января 1979

Секрет врачевания

В Болгарии живет старик – лекарь. Лечит чуть ли не по глазам. Посмотрит в глаза, определит болезнь и дает совет.

Спрашивают старика, как он научился лекарскому искусству. Отвечает:

– Было мне сорок лет, болел чуть ли не всеми болезнями, врачи не помогали. Стал сам все изучать, книги читал, народную, восточную медицину.

– Ну и в чем секрет врачевания?

– А все очень просто. Можете записать на одном ноготке.

1. Будьте чистыми в мыслях, желаниях.

2. Будьте чистыми в поступках.

3. Будьте чистыми в пище.

— Справедливости на земле нету. Бог одной буханкой всех людей накормил — сколько молитв, сколько поклонов. Я еще маленькой была, отец Христофор с амвона пел: и возблагодариша господа нашего, единым хлебом накормиша нас… А про меня чего не поют? Я не раз, не два свою деревню выручала. Всю войну кормила. Мохом.

Раз стала высаживать из коробки капустную рассаду на мох. Смотрю: ох какой хорошенькой мошок! Чистенькой, беленькой. А дай-ко я его высушу да смелю. Высушила, смолола. Ну мука! Крупчатка! В квашню засыпала, развела, назавтра замесила (мучки живой, ячменной горсть была), по сковородкам разлила — эх, красота!

Ладно. В обед, на пожне, достаю, ем — села на самое видное место. Женки глаза выпучили — глазами мои хлебы едят. «Офима, что это?» — «А это, говорю, мука пшенична моей выработки». Дала попробовать — эх, хорошо! «Где взяла? Где достала?» — «На болоте». Назавтре все моховиков напекли — ну не те. Скус не тот. Опять: сказывай, где мох брала. Я отвела место на болоте — всю войну не знали горя. Уродило не уродило — мы сыты.

Думаешь, мне благодарность была? Спасибо сказали? Тепере-ка клянут. У всех желудки больны. От Офимьиного хлебца, говорят. От моха.

РОДНОЕ ГНЕЗДО

Степан Григорьевич последним перебрался из С. в большое село — не стало больше сил жить на хуторе: ведь зимой только и ходу из С., что на лыжах.

Сыновья, не последние люди в районе, поставили отцу дом в самом центре села. Удобно. Все под рукой, все рядом: магазин, почта, сельсовет, медпункт. И первые две недели старик нахвалиться не мог новым житьем. А потом стали замечать: у Степана Григорьевича одна дорога каждый день — в верхний конец села.

Выйдет на крутой угор, встанет возле старой лиственницы и часами со слезой на глазах смотрит за реку, на зеленый запустевший бережок, где еще недавно стоял его родной дом, дымилась старая, еще отцом битая печь.

ЗАРОК БЛОКАДНИЦЫ

Заговорили о неустроенности, о бедах сегодняшнего бытия, о всевозможных недостатках, о болезнях, которые косят людей, — что за жизнь? Что за век?

Кое-кто вздохнул, кое-кто охнул, а кое-кто даже слезу пустил. И только одна старая Наталья Александровна невозмутимо улыбалась.

— После войны я ни разу не плакала. Грех великий плакать, кто пережил блокаду да войну.

АННА СТЕПАНОВНА И АНЮША

— Где побывала, Анна Степановна? Не у подруженьки своей?

— У нее, у Анюши, — отвечает бойко Анна Степановна.

При этом что удивительно: Анне Степановне всего четырнадцать лет, а ее подруженьке давно уже перевалило за шестьдесят.

Но это решительно никого в деревне не смущает — ни старых, ни малых. Так уж сумела поставить себя эта девчонка смала: у ровни она всегда была заводилой, а взрослых опять купила своим умом да смекалкой. Обо всем у нее свое суждение, о каждом человеке свое мнение.

Вот и отличили ее земляки, вот и величают с малых лет по имени и отчеству.

РАДИ ПАМЯТИ О СЕБЕ

75 лет. Старик. И, что называется, круглый инвалид войны, левой руки нет по локоть, на правой два пальца — большой и указательный. Вдобавок к этому еще почти совершенно слепой и абсолютно глухой.

Но что за человечище этот старик!

Вырастил восемь детей, построил дом каменный, — кажется, и этого немало. Нет, на старости лет принялся за пруд. И вот уже пять лет с весны до поздней осени делает пруд. Вручную. Лопата, цинковое корыто с лямкой — и больше ничего. Нет, еще упорство.

Каждый день с раннего утра, в любую погоду на стройке пруда.

Откуда же черпает силы этот старик?

Во-первых, силы он копит и собирает зимой. (Это как копят и собирают воду в колодцах в Великий пост.)

А во-вторых — это главное — силу старику дает мечта. А мечта у него такая — вырыть пруд, оставить по себе память.

СЛОВО ПОМОГЛО

У Павлы Северьяновны утренний аврал: полдевятого, через полчаса за прилавок в белом халате вставать (в ларьке торгует), а у нее вся кухня дыбом, и сама еще не одета.

— С отцом сегодня долго проканителилась, — оправдывается она. — Вчера, вишь, зарплату давали, часы на улице потерял — искала, да самого по частям складывала, по всей деревне опохмелку разыскивала — тоже время надо.

— А дочери?

— А дочери еще спят. Не смею будить-то. Не свои, живо люди оговорят. — Северьяновна вышла за вдовца, у которого, кроме старшего сына, живущего отдельно, своим домом, были еще две дочери, две крупнотелые девицы-школьницы.

Я рассвирепел. Я в такую работу взял ее (осточертела эта нынешняя возня с деточками!), что забыл даже про стамеску, за которой приходил. Вспомнил, когда уже из заулка выбегал.

Дней через десять встречаю Северьяновну на улице — цветет.

— Ты заговорил у меня девок-то, что ли? Ведь они как толковы стали. Я нахвалиться не могу.

— Вот и ладно.

— Да уж чего лучше. Ты выбежал тогда от нас, дверями хлопнул, они заглядывают с другой половины: «Чего это, мама, писатель-то психует?» Так и сказали, — что будешь врать. Меня, говорю, ругал. За то ругал, что с вами распустилась. И вот — чудо. На обед прихожу, у меня все дома прибрано, намыто, чайник горячий на столе меня дожидается. А назавтра-то утром встала — они обе у меня на ногах: «Мама, что нам делать?» Подменил, подменил ты у меня девок.

А НЕ УСТРОИТЬ ЛИ ЛЕТО?

Зима-то у нас длинная, полгода, а иной раз и больше. Надоест. И вот мама, бывало: а что-то я, отец, по лету заскучала. Не устроить ли нам лето в дому?

Устраивали. Отец нанесет из лесу еловой хвои, березы, вербы, на печь положит, так и потянет оттуда летним лесом. А мама опять самовар на шишках согреет да ягод — в трубу-то — синих с вереса бросит, дак уж воздух-то в избе — не надышишься.

ЛЕНЬКА БУДЕТ МЕХАНИКОМ

У писателя С. младшему сыну четыре года. И вот этакий-то карапуз однажды вкатывается в кабинет к отцу с разобранным замком от входных дверей.

— Леня, что ты наделал? Положи сейчас же на диван, а то потеряешь детали и шурупы — двери не закрыть.

С. был занят срочной работой, взяться за замок сразу самому было некогда, а когда освободился — замка на диване не было.

— Леня, Леня, где замок?

Леня входит к отцу и радостно улыбается.

— Замок, говорю, где?

— В дверях.

— Как в дверях?

С. выбежал в переднюю и глазам своим не верит: замок действительно в дверях. Все на месте, все шурупы, все винтики ввинчены, и сделал это четырехлетний ребенок!

С тех пор С. всем говорит:

— Ленька будет механиком!

НА ТЕМУ ВОСПИТАНИЯ

Виктор Васильцов три года воспитывал племянника-сироту, и что же? К семнадцати годам племянник стал законченным прохвостом.

— Валька, — раз Виктор спросил племянника, — скажи, бога ради, где ты набрался всякой мерзости и пакости?

— У тебя, дядя Витя, — глазом не моргнув, ответил Валька.

— Как у меня? Да разве я когда плохому тебя учил?

— А ты подумай, подумай.

Виктор подумал и заколебался: а может, и в самом деле от него? Ведь он, чтобы правильно, на конкретных примерах воспитывать парнишку, литературку всякую подчитывал — и свою, и зарубежную. Авторитетов на помощь призывал.

Только вот вопрос: почему же он, сукин сын, отбросил все хорошее, положительное, а все плохое, отрицательное — взял на вооружение?

ШАМА

Едва выговорив «маму», девочка заявила «шама», то есть сама. И так во всем, что бы ни касалось ее, с чем бы она ни сталкивалась. Необыкновенно повышенное чувство самоутверждения!

Однажды девочку — ей шел третий годик — и ее мать пригласили в гости родственники, люди состоятельные, бездетные.

Девочка оползала всю квартиру родственников, даже под кроватью побывала, и наверняка убедилась, что их собственная однокомнатная квартирка куда скромнее и беднее, но стремление к самоутверждению сказалось и тут. Подумав, она сказала:

— Зато у вас девочков нету. — И была страшно рада, что нашлась, что взяла верх над изумленными родственниками.

КАК НИНА ВЫЛЕЧИЛА СЫНА ОТ ЖЕСТОКОСТИ

Алешка рос жестоким смала. Отрывал крылышки у бабочек, подбивал камнями голубей, давил гусениц. Нина увещевала, совестила — бесполезно. И так было до тех пор, пока однажды Алешка не раздавил большого муравья.

— Что ты наделал?

— А что?

— Да ведь ты муравья погубил.

— Ну и что. Разве их мало?

— Дело не в количестве. А вот твою маму бы раздавили, как бы ты к этому отнесся?

— Так ведь то мама.

— А у муравья-то тоже есть дети. И представляешь, как они сейчас плачут, какое у них горе?

— Муравьи плачут?

— А как? Убили папу, их кормильца. И может, они сейчас где-то умирают от голоду.

— Муравьи от голоду?

— Неужели это неясно? Отец-муравей пошел за хлебом, за букашками, чтобы накормить деток, а ты его раздавил. Понимаешь, что будет теперь с ними? Они погибнут от голода.