Как я вылечила булимию

Пищевые расстройства, в которые входят анорексия, булимия и компульсивное переедание, называют еще расстройствами пищевого поведения (РПП). Согласно статистике, за РПП числится самый высокий уровень смертности по сравнению со всеми остальными психологическими расстройствами, а 25 % девушек в возрасте от 16 до 22 лет используют переедание и очищение желудка и кишечника как способ контроля веса. При этом к лечению и госпитализации прибегает лишь один человек из десяти.

The Village поговорил с Аней Мирошниченко, автором фотопроекта «Открой в себе богиню», который она создала, проходя лечение от булимии в клинике неврозов в Москве. Своими снимками Аня рассказывает о жизни в постоянной борьбе с собственным телом и об историях девушек, которые столкнулись с тем же.

Я всегда ела что хотела, у меня не было загона по поводу фигуры. Но однажды, лет десять назад, я встала на весы, а мама, проходя рядом, обронила: «Ой, прямо как я год назад». И тут я задумалась — неужели я такая же толстая, как мама? Я всегда считала себя коренастой, но не толстой.

Тогда я начала худеть. Все, как обычно: фитнес-зал, тренировки, правильное питание. При этом у меня бывали срывы в еде, особенно в сладком — я вообще сладкоежка. При срыве ты начинаешь есть без остановки: быстро, бесконтрольно запихивать в себя еду. Как правило, это вредная еда или вкусняшки. Остановиться невозможно, потому что не наступает насыщения, хотя желудок уже не способен вмещать еду. Потом из-за чувства вины и страха, что все это обязательно отложится на боках, идешь в туалет и провоцируешь рвоту. Когда место в желудке освободилось, идешь и вновь ешь.

Так продолжалось много лет. Года три назад (мне было 32) произошел серьезный срыв. На тот момент я не позволяла себе сладкое лет десять, ела только фрукты. И поскольку я сладкоежка, то всегда ходила злая. Постоянно думала о еде, во время завтрака представляла, что я буду есть на перекус. Съела с чаем ложку меда — и понеслось: я точила батоны, печенье, вафли, съедала по кастрюле макарон, гречки. Когда желудок уже физически не мог принимать пищу, бежала в туалет очищаться, и потом опять. Я поняла, что можно есть вкусности бесконечно.

Если раньше такие срывы происходили раз в месяц, то потом они стали раз в неделю, а потом — каждый день. Тогда начался зажор, который продолжался месяца два-три. Я занавешивала зеркала, старалась на себя не смотреть. В последний раз у меня высыпали капилляры на лице. Я покрылась красными пятнами, и у меня пошла кровь из носа. Я поняла, что больше так продолжаться не может. Еда замещала эмоции: грустно — идешь есть, скучно — идешь есть, радостно — идешь есть.

Вообще, обычно булимички наедаются в одиночестве. А я работаю на телевидении, часто езжу снимать. И график «неделя через неделю». Выходная неделя — это повод нажраться: никто же этого не видит.

Когда я поняла, что наступает зажор, я начала заматывать себе руки эластичным бинтом. Потому что, когда ты постоянно очищаешься, костяшки пальцев царапаются за зубы и появляются шрамы. А в бинте ты же не полезешь в рот. Потом я придумала другую фишку: как только я чувствую приближение срыва, я иду себя фотографировать. Отчасти здесь есть элемент мазохизма: когда себя снимаешь, смотришь потом и думаешь: «Ты такая отекшая, там обвисло, тут обвисло, ты жирная-прежирная», — и опять идешь на кухню жрать. Но сколько можно себя фотографировать? Потом я открыла для себя, что можно очищаться зубной щеткой — быстрее и без травмирования рук. Правда, одна знакомая засунула себе зубную щетку так, что та застряла в пищеводе. Ей делали операцию, разрезали пищевод.

Работа — это сдерживающий фактор. Во-первых, нужно время, чтобы нажраться, а ты везде на виду. Во-вторых, надо быстренько сбегать в туалет, а он — общественный. В-третьих, когда ты очищаешься, ты вся красная, опухшая, отекшая, глаза на мокром месте, а все-таки надо работать. Еще кариес постоянно, желудочный сок в рот попадает, зубы разрушаются — свои прелести.

Я пробовала уезжать. Только возвращалась все равно к своим баранам. Когда мы ездили в экспедицию в Вязьму, я поселилась рядом с хлебозаводом. Там был маленький магазинчик, где всегда свежий, мягкий хлеб. Понятно, чем все это заканчивалось.

Я подписана на одну девочку в Instagram, она делает, как сама это называет, «блев-пати». Она идет в «Ашан», покупает «Наполеон» в пластиковых контейнерах, какао пол-литра, творожки и две плитки шоколада или батончики. Идет в «Ашане» в туалет, запирается и все это съедает. Правда, я не знаю, сидит она на таблетках или нет, но обычно все сидят на таблетках. Потому что такой худобы и такого обезвоживания просто так не достигнешь. Есть одно очень страшное лекарство, мочегонное, оно действует таким образом: ты выпиваешь таблетку, сначала чувствуешь резкую боль в почках, а потом через 15–20 минут у тебя вся вода выходит. Оно продается без рецепта и очень дешевое.

К сожалению, люди не понимают моей болезни, они говорят: «Не блюй. Ну, объелась — посиди, переварится, и все». Или как девочкам с анорексией: «Иди поешь». Но это так не работает.

Я сама раньше не думала, что это проблема. Просто увидела во «ВКонтакте» что-то про булимию и загуглила. Начиталась в интернете, что булимией страдают те, кто не может принять себя, свое тело, слабохарактерные. Я думала: «Ань, что ты переживаешь, ты не ела нормально столько лет». Мама сначала тоже отшучивалась: «Прекрасно, ешь! Значит, у тебя организм этого требует». А потом, когда я с ней поделилась переживаниями, она забеспокоилась. Доходило до того, что она прятала зубные щетки, запирала туалет и смотрела, что я делаю после еды.

Муж не замечал моих особенностей, пока я ему не рассказала. Единственное, удивлялся, мол, ни фига себе ты ешь. Когда мы заказывали пиццу, он съедал три куска, а остальное — я, еще и корки за ним подъедала. Конечно, он говорил всегда, что я не толстая, нормальная, но все это не работает.

Друзья знали, но это все не выглядело как что-то серьезное. Ну, подумаешь, поела, пошла очистилась. Булимик, также как и анорексик, всегда найдет выходы, чтобы его не видели, чтобы никто не знал, чтобы в тайне нажраться и предаться своим утехам.

Мне стало страшно, когда я поняла, что самостоятельно не могу справиться.

Я прошла курс у психолога — десять сеансов, потом у меня было еще три психолога. Все мне сказали: «Иди к психиатру. И когда я получу заключение врача, что ты психически здорова, тогда будем работать с твоим комплексом».

Через знакомых узнала, что есть в Москве клиника неврозов. Там врачи поставили мне диагноз «нервная булимия» и положили лечиться. Клиника была похожа на дом престарелых или советский санаторий. Ты просыпаешься, когда хочешь, бежишь в душ или не бежишь в душ. Потом в 9–10 часов завтрак и таблетки. Дальше процедуры: ЛФК, йога, легкий электрошок, душ шарко или циркулярный душ. По пятницам — дискотеки. Курить нельзя, но если зайти за угол, то можно. Потом у тебя свободное время. Потом где-то в 13–14 часов обед, потом можешь поспать. Весь день ты читаешь, гуляешь, спишь, куришь, ешь и пьешь таблетки.

Когда я поступила, то написала, что у меня аллергия на лидокаин, а мне всадили укол «Мильгамма» (содержит лидокаин. — Прим. ред.). Мне стало плохо. Прибежал врач, стали выяснять, что у меня. Я пытаюсь сказать, что, вообще-то, я предупреждала, что у меня аллергия на лидокаин. И в ответ услышала: «Чаю крепкого попей». Единственное, ноги мне подняли, чтобы к голове кровь прилила.

Потом мне стали давать какие-то таблетки, а у них такая побочка, что руки как плети висят. Даже стакан сложно держать. И такими таблетками пичкают там всех. Это антидепрессанты, которые по идее должны тебя вводить в состояние «жизнь прекрасна», а тебе все просто пофиг. Я не могла читать, не могла набирать сообщение в телефоне. В итоге просто сидела или ходила туда-сюда. Еще были таблетки, которые убивают аппетит, то есть тебе совершенно все равно становится — землю жевать или шоколад. Потом я перестала их пить, кстати, когда ты пьешь таблетки при сотруднике, рот не показываешь.

В клинике я тоже срывалась. Там можно с разрешения у медсестры или врача пойти магазин. Я уходила, покупала себе пять плиток шоколада, две сразу съедала, приходила в клинику и съедала еще три. У меня высыпал дикий диатез, но меня это не останавливало. Я даже спрашивала местного психолога, можно ли закодироваться от шоколада. Он сказал, что можно, но тогда я начну срываться на чем-нибудь другом: станет недоступен шоколад — буду есть макароны.

Проект получился случайно. Когда куратор фотошколы, которая подписана на меня в Instagram, увидела, что я в клинике, она посоветовала начать снимать. Я притащила фотоаппарат. Нас в палате было пятеро. Вообще, там как-то не очень было принято говорить про свои диагнозы: кто-то скажет вскользь, но в подробности вдаваться — нет.

Кате 19 лет, недавно она окончила какой-то военный колледж. Она сирота, у нее только бабушка есть. Катя немного «девочка с улицы», у нее была какая-то ранняя беременность лет в 15, но она потеряла ребенка. Видимо, вследствие стресса у нее теперь организм не принимает еду. Когда она съест что-то, через какое-то время бежит в туалет, но не для того, чтобы засунуть себе два пальца в рот, а потому что у нее рвотные позывы. У нее по несколько раз брали кровь из вены, мы даже стали грешить на врачей, что нормально кровь взять не могут, а у нее кровь, оказывается, очень густая и быстро сворачивается, и это очень опасно — прямой путь к тромбозу.

Другая девочка, Римма, полненькая, ей поставили диагноз «шизофрения», что ли. Она вся в татухах, например, набила на себе член своего мужа. Все думают: «Ну и дура», — но когда я стала с ней общаться, то поняла, что она абсолютно нормальная девчонка, неглупая. Про эту татуировку она говорит: «Да, я люблю своего бывшего мужа; это самый красивый орган, который я видела в своей жизни. Хочу, чтобы он был со мной». Детство у нее тоже, видимо, было не очень, говорит: «Меня воспитали улица и водка». У нее танатофобия, она боится смерти. Но не просто смерти, все мы когда-нибудь уйдем в другой мир — она боится, что после нее останется пустота. Хотя детей она категорически не хочет, потому что, говорит, не может им ничего дать.

Еще была Вика, ей 45 лет, она инструктор в бассейне. Интересная, симпатичная, стройная, казалось бы, какие могут быть у нее проблемы? У нее было тревожное состояние, что она не могла спать. Она боялась, что во сне задохнется, — спала только днем несколько часов и ночью часа два, все время ходила с кислородным баллоном. У нас всегда были открыты окна, и мы не могли пользоваться дезодорантами или духами: ей постоянно не хватало воздуха.

У другой девочки, Милы, тоже была булимия, она мне насоветовала разных таблеток, потом сказала не пить их ни в коем случае — у них какая-то страшная побочка. Она очищалась с помощью зубной щетки, ручки и по нескольку раз. То есть если обычно после еды бежишь и один раз это делаешь, то тут она очищалась, потом шла пила литр воды, потом еще раз очищалась и еще раз, чтобы не осталось вообще ничего. Потом закрепляла результат каким-нибудь слабительным или мочегонным. Она актриса, это многое объясняет: очень завышенные требования к себе. У нее была булимия, была анорексия, но поступила она с шизофреническим расстройством, когда нужно постоянно что-то делать. Например, стоит на столе стакан, его нужно переставить сначала влево, потом вправо. Это очень мучительно, когда тебе мозг постоянно приказывает что-то делать, и ты не можешь это игнорировать. Ты все время ходишь-ходишь, не можешь стоять, пока не уснешь. Я тоже спрашивала: «А что, ты не можешь этого не делать?» То же самое, как меня спросить: «Че, ты не можешь не бегать в туалет?»

Другая девочка Рита — психотерапевт. У нее тоже была булимия, но на фоне общего тревожного расстройства. Рита из Израиля, ей, наверное, надо было где-то перекантоваться, она и пожила там чуть-чуть. Ей выписали дикое количество транквилизаторов. Это чем-то напоминало «Пролетая над гнездом кукушки», только здесь не делают лоботомию, а просто забивают на тебя. Когда она стала пить таблетки, она ходила, говорила какие-то странные вещи, а когда отошла, сказала, что ей ведьмы мерещились.

Сначала я просто не видела смысла говорить о булимии. А потом, когда так получилось, что я сняла проект, его надо было показывать. Я показала. То есть первый раз вышла публично с этим. Сейчас я думаю: «А что тут такого? Ну да, есть у меня такая проблема».

Я не могу сказать, что лечение мне очень помогло. Когда я ушла оттуда спустя три недели, психиатр сказала, что можно наблюдаться там, приходить раз в неделю-две. Но я не стала. Еще она сказала, что нужен хороший психотерапевт. И годами с ним работать — тогда все это пройдет.

Конечно, хочется быть красивой, подтянутой, без целлюлита. Но если раньше для меня главным были цифры на весах, сантиметры, то сейчас я хочу быть здоровой. Срывы до сих пор случаются — в основном из-за плохого настроения или из-за скуки. Недавно я поправилась на шесть килограммов, и меня это удручает. Но я сейчас стараюсь позволить себе есть все. Я хочу не думать постоянно о еде, относиться к ней иначе. Это не утешение, не развлечение, она только дает энергию.

Я до сих пор стараюсь работать над принятием себя. Сейчас все деньги уходят на фотографию, на учебу, поэтому не хожу к психологу. У районных психологов советы из разряда «полюби себя», «перестань нервничать», «почитай библию». Один говорит: «Кольцо из носа вытащи». Я решила, что забью себе график полностью, но это тоже не решение проблемы. Так я почувствую себя как загнанная лошадь, а загнанных лошадей пристреливают.

Реальные имена героев изменены по просьбе автора фотопроекта.